Как Мариенгоф и Есенин в тюрьме из-за Зойкиной квартиры сидели

Богемная жизнь в начале 1920х в Москве ещё не до конца пережившей  разруху была тяжела. Но настоящих поэтов это не останавливало. Мариенгоф и Есенин находили злачные места и в то время. Конечно все злачные места были под надзором ВЧК-ОГПУ.  1921 году  Мариенгоф и Есенин в тюрьме оказались ненадолго попав засаду чекистов на «Зойкиной квартире», позже описанную и Булгаковым в одноимённой пьесе.

Мариенгоф и Есенин в 1919 году
Мариенгоф и Есенин в 1919 году

Этот эпизод Анатолий Мариенгоф потом описал в «Романе без вранья», а участник засады чекист Т. Самсонов даже дал в 10 номере Огонька за 1929 рецензию на книгу и воспоминания об этом эпизоде.   Вот что пишет Мариенгоф:

На Никитском бульваре в красном каменном доме на седьмом этаже у Зои Петровны Шатовой найдешь не только что николаевскую «белую головку», перцовки и зубровки Петра Смирнова, но и старое бургундское и черный английский ром.
Легко взбегаем нескончаемую лестницу. Звоним условленные три звонка.
Отворяется дверь. Смотрю, Есенин пятится.
– Пожалуйста!.. пожалуйста!.. входите… входите… и вы… и вы… А теперь попрошу вас документы!.. – очень вежливо говорит человек при нагане.
Везёт нам последнее время на эти проклятые встречи.
В коридоре сидят с винтовками красноармейцы. Агенты производят обыск.
– Я поэт Есенин!
– Я поэт Мариенгоф!
– Очень приятно.
– Разрешите уйти…
– К сожалению…
Делать нечего – остаёмся.
– А пообедать разрешите?
– Сделайте милость. Здесь и выпивочка найдется… Не правда ли, Зоя Петровна?..
Зоя Петровна пытается растянуть губы в угодливую улыбку. А растягиваются они в жалкую испуганную гримасу. “Почём-Соль” дёргает скулами, теребит бородавочку и разворачивает один за другим мандаты, каждый величиной с полотняную наволочку. На креслах, на диване, на стульях шатовские посетители, лишённые аппетита и разговорчивости. В час ночи на двух грузовых автомобилях мы компанией человек в шестьдесят отправляемся на Лубянку. Есенин деловито и строго нагрузил себя, меня и “Почём-Соль” подушками Зои Петровны, одеялами, головками сыра, гусями, курами, свиными корейками и телячьей ножкой

Прообраз дома где была Зойкина квартира — Никитский бульвар 15/11. Фото из ЖЖ Vlaldimir d’Ar

Примечательно что Зоя Петровна Шатова и после занималась общепитом, и опять неудачно. Андреевский в книге «Повседневная жизнь Москвы в Сталинскую эпоху» пишет без ссылки на источник:

Зоя Петровна Шатова помогала в организации кафе имажинистам, анархистам, сама в середине двадцатых годов открыла кооперативную столовую «Красный быт» на Пречистенке. Поскольку она членами кооператива оформила нанятых рабочих, кооператив ее признали «лжекооперативом» и столовую закрыли. Тем и кончилась ее предпринимательская деятельность. Эксплуатация чужого труда в СССР не допускалась.

Хоть 1921 год время относительно вегетарианское — поэтов быстро отпустили, судя по фамилии «рецензии» на книги Т. Самсонова (Тимофей Павлович Самсонов, он же Бабий, он же Фома) был человеком непростым. Хоть Зимин в книге «Неизвестный Есенин» пишет:

«Зоя Петровна Шатова приехала в Москву из Тамбова. Регулярное посещение её квартиры различными людьми, да ещё с соблюдением конспирации, руководителю чекистской операции ВЧК-ГПУ в Тамбовской губернии Т. Самсонову показалось подозрительным. Чекисты предполагали, что Зойкина квартира является конспиративной точкой встреч представителей крестьянского восстания на Тамбовщине с антисоветски настроенными московскими интеллигентами»

Наверное Начальник Секретного Отдела Секретно-оперативного управления ВЧК-ГПУ Самсонов мог увязать Шатову с Тамбовом, но он уже был намного выше ВЧК-ГПУ в Тамбовской губернии, да и кто бы позволил действовать тамбовцам?  Его секретный отдел занимался   борьбой с антисоветскими партиями, организациями, группировками, отдельными элементами из этой среды. Так что поэты могли попасть в большую передрягу. Но то ли спекуляция кишмишем не впечатлила чекистов, то ли они завербовали кого смогли и распустили — работала же потом Шатова в общепите.

Статья в Огоньке написана через 8 лет. Есенина уже не было в живых. Зойкина квартира послужила прообразом пьесы Булгакова.  Товарищ Самсонов после 1923 года слетел с прямой чекисткой дороги (вроде бы по болезни) и был отправлен сначала в Минводы по ведомству ОГПУ, а потом и вовсе сьехал на различные хоздолжности. Но к искусству тянулся — был директором киностудии, руководил издательствами и даже  служил в цензуре — всё ближе к творчеству. Так что автор статьи, которую я привожу полностью вполне мог быть тот самый бывший революционер и чекист товарищ Фома.

РОМАН БЕЗ ВРАНЬЯ + ЗОЙКИНА КВАРТИРА

опубликовано в журнале Огонёк №10 1929 (март) . Подписано Т. Самсонов.

Мемуарная литература, во множестве выходящая в свет в наши дни, может считаться полезной только при условии ее правдивости.

К сожалению, этим достоинством очень многие рассказы современников не отличаются. Не мало умолчаний имеется, например, в книге А. Мариенгофа, продолжающей выходить повторными изданиями под претенциозным названием „Роман без вранья».

В „Романе без вранья» чувствуется „правдивость и искренность», — уверяет. издательство „Прибой». Верно ли это? Для того, чтобы обелить быт литературной богемы, Анатолий Мариенгоф мастерски завуалировал скользкие места приключений героев. Ряд весьма ярких и существенных событий из жизни и приключений литературной богемы, которые действительно воочию вскрыли бы перед пролетарским читателем и советской общественностью подлинную идеологическую и классовую сущность богемы, Анатолий Мариенгоф скрыл.

По сути дела, „Роман без вранья» мог бы быть назван мемуарами русской литературной богемы,- но для этого его автору надо было бы быть вполне правдивым.

Широкие трудящиеся массы, взяв на себя переустройство жизни на новый социалистический лад, теперь вплотную подошли к переустройству своей бытовой жизни. В борьбе ‘за новый быт трудящиеся нашей страны ждут от литературы широкой культурной помощи. Нам нужна бодрая, здоровая и трезвая литература, вызывающая и творческие силы масс.

Книга Анатолия Мариенгофа „Роман без вранья» не только не способна вызвать творческих чувств, но от начала до конца является антиобщественным произведением, идеализирующим социально вредные наклонности богемы. В этом ее антипролетарская и антисоветская сущность. Книга Анатолия Мариенгофа, если отбросить ее литературные достоинства, способна пор дить в молодом читателе лишь анархические и дезорганизаторские склонности. Мы не знаем, какое идеологическое влияние имел „Роман без вранья» Анатолия Мариенгофа на недавно судившихся в Москве членов общества „Кабуки» из Московского губотдела строителей, но что это практика, созвучная Мариенгофской идеологии, — не подлежит никакому сомнению.

Если дебоши и пьянки обыкновенных людей, переходящие человеческие границы, осуждаются и преследуются обществом, то такие же действия людей, имеющих литературные дарования, рассматриваются очень часто как „шалости», как избыток талантливости и творческих способностей. Талантливому человеку, будто бы, „все можно». „Роман без вранья» Анатолия Мариенгофа полон этих безнаказанных „шалостей». Он добродушно описывает их. Как бы ни были те или иные герои талантливы, но антисоциальные, антиобщественные поступки не могут не повлечь за собой общественного осуждения и преследования.

Ведь были же у нас и такие таланты, которые, не желая считаться с фактом существования советской власти и ее законами, вынуждены были покинуть нашу страну. Ни Есенин, ни Мариенгоф, разумеется, не имели за собою таких „подвигов», чтобы оказаться невольными заграничными жителями, украшающими собой парижскую или берлинскую литературную богему. Однако, и за ‘ними числились иногда такие. неприятные и скользкие „проделки и шалости», из-за которых им приходилось знакомиться с нашими ЧК и другими органами, охраняющими внутренний порядок нашей трудовой страны.

А Мариенгоф нарочито затушевывает и скрывает от читателя сущность описываемых им событий, выставляя положение в смешном и комическом виде. Мне приходилось сталкиваться по роду своей прежней работы с Есениным и Анатолием Мариенгофом в обстановке, при которой ни у Есенина, ни у Мариенгофа не было особенно смешного настроения. Наоборот, настроение и самочувствие их было довольно скверное, да оно и не могло быть иным, если иметь в виду, что им временно пришлось переселиться из квартиры Зойки Шатовой во внутреннюю тюрьму ВЧК.

„Зойкина квартира» существовала в действительности. Есенин, Анатолий Мариенгоф и другие герои „Романа без вранья» знали это. У Никитских ворот, в большом красного кирпича доме, на седьмом этаже они посещали квартиру небезызвестной по тому времени содержательницы популярного среди преступного мира, литературной богемы, спекулянтов, растратчиков и контрреволюционеров специального „салона» для „интимных» встреч—Зои Шатовой.

Квартиру Шатовой мог навестить не всякий. Она не для всех была открыта и доступна, а только для избранных. „Свои» попадали в Зойкину квартиру конспиративно: по рекомендации, по паролям и по условным звонкам. В „салон» Зои Шатовой писатель А. Мариенгоф ходил вдохновляться; некий „Левка-инженер» с другим проходимцем „Почем Соль» привозили из Туркестана кишмиш, муку и урюк и распивали здесь „старое бургундское и черный английский ром».

Но однажды на Зойкиной квартире как из-под земли появился „человек при нагане» с требованием: „Предъявите ваши документы!!»

ВЧК были посланы „люди при наганах» в квартиру Шатовой вовсе не из-за киш- мишного „инженера Левки” и ему подобной мути. Тут были причины посерьезнее. Анатолий Мариенгоф их знает; но в „Романе без вранья» он об этом говорит скромно: „Ну и везет нам последнее время на приятные встречи».

Надо признаться, что встреча для литературной богемы была не совсем приятной. Что правда, то правда! Несмотря на трудности, с какими было сопряжено посещение „салона» Шатовой, круг посетителей его, однако, был не малый, что признает в своем повествовании и сам Анатолий Мариенгоф. Для пьяных оргий, недвусмысленных и преступных встреч Зойкина квартира у Никитских ворот была удобна. Она была расположена очень удачно для ее завсегдатаев и посетителей. Квартира Шатовой была расположена на самом верхнем этаже большого дома, на шумной улице, на отдельной лестничной площадке. Тремя стенами она выводила во двор, так что шум был неслышен соседям.

Большой дом, в котором находилась квартира Шатовой, по своей многолюдности легко маскировал шум и гам, происходивший в квартире наверху. На мутный огонек квартиры Зойки Шатовой слеталась вся тогдашняя московская слякоть. Здесь она вершила свои дела. Ходили туда не только Есенин с Анатолием Мариенгофом… но и весь „цвет» тогдашней литературной богемы.

Трудящиеся красной столицы Москвы строили новую жизнь на заводах, на работе, в’ клубах, театрах, красных уголках и дома, в быту, а на 7-м этаже в большом красном доме на Никитском бульваре в Зойкиной квартире весело пировала кучка враждебных и чуждых рабочему классу людей, выступавших наперекор революционной буре и в отместку ей, частью не понимая, а часть сознательно.

Анатолий Мариенгоф недаром восхищается тем, что у Зои Павловны Шатовой все можно было найти. Московская литературная богема—Мариенгоф и все его друзья— весело распивали „николаевскую белую головку», „старое бургундское и черный английский ром», а в это время здесь же, в Зойкиной квартире, темные силы контрреволюции творили более существенные дела. Враждебные советской власти элементы собирались сюда, как в свою штаб- квартиру, в свое информационное бюро, на свою черную биржу. Здесь производились спекулянтские сделки; купля и продажа золота и высокоценных и редких изделий; под предлогом скупки золота и драгоценных вещей и отправки их за границу, в Зойкиной квартире бывали и шпионы некоторых соседних с нами государств. Распивая с Есениным, Мариенгофом и другими посетителями Зойкиной квартиры „старое бургундское и черный английский ром» и покупая ценности, шпионы соседних держав вместе с тем черпали для себя нужную им информацию о наших делах. Мало этого. В этой слякоти иностранные шпионы вербовали себе „нужных» людей, устанавливали необходимые в шпионском деле связи, нащупывали наши слабые места и делали своё темное дело.

Надо было прекратить это гнусное дело. Для ликвидации этой волчьей берлоги в Зойкину квартиру у Никитских ворот и явились представители ВЧК. Была поставлена засада. В нее и попали Мариенгоф, Есенин и их собутыльники.

Отправляясь для ликвидации этого вредного притона, мы, конечно, были осведомлены о том, что туда незаметно можно было попасть только по условным звонкам. В квартиру мы пришли вечером, незаметно. Дали условный звонок. Нас впустила сама хозяйка квартиры—Зоя Шатова. Посетителей, невзирая на ранний еще час, было много. Когда мы вошли и тихонько сказали Шатовой, кто мы такие, у нее едва не отнялся язык. По всему было видно, что тревоге ее не было границ. Как птица стреляная, она пыталась, отвечая нам повышенным голосом, дать понять своим посетителям, что в квартиру вошли „непрошенные гости». Но после предупреждения она тяжело вздохнула, махнула рукой, осеклась, замолкла и смиренно присела на стул.

Из закрытых комнат раздавались звонкие и веселые голоса, стук бокалов и пьяное мычание оголтелых людей. „Гости» Зойки не заметили нашего прихода. Мы стали вызывать поодиночке „гостей» в отдельную комнату. Здесь им предлагали пред1— явить свои документы и отдать переписку, имеющуюся при них. Некоторые безропотно и торопливо спешили выполнить наши требования. Другие, более „храбрые», желали удостовериться, имеем ли мы мандаты от ВЧК на право обыска и задержания: мы удовлетворили их любопытство.

Среди посетителей Шатовой оказались и „представители соседних держав». Они по предъявлении документов немедленно были отпущены нами.

Когда в квартиру вошли Есенин и Анатолий Мариенгоф, то „гости» Шатовой, — описывает „Роман без вранья» лишились „аппетита и разговорчивости». Это вполне понятно. Ведь среди приятелей Есенина, Мариенгофа и героев его „Романа» были и такие посетители, которые в тот момент не только „аппетита и разговорчивости» готовы были лишиться, но, пожалуй, и жизни. Правда, были и более „спокойные», т.-е. такие, которые пытались незаметно выбрасывать из карманов под стулья и диваны кольца и браслеты, дабы не быть уличенными в скупке и вывозке за границу ценностей. Так поступали, более стойкие.

Когда Есенин, „Почем Соль» и Анатолий Мариенгоф пришли к Шатовой, обыск уже заканчивался. Настроение их далеко не было таким занятным, забавным и потешным, как это изображает Мариенгоф в своем „Романе без вранья». Оно и понятно. Кому охота встретиться в квартире Зойки Шатовой с представителями ВЧК!

1921 году  Мариенгоф и Есенин в тюрьме
Группа «гостей» Зои Шатовой, во главе с нею (в первом ряду, в центре), снятая после задержания представителями ВЧК. Слева, во втором ряду, Есенин.

Поняв в чем дело, передовые «бойцы» литературной богемы пробовали отделаться шуточками и прибауточками, но когда им вежливо и твердо заявили, что с ними шутить не будут, они оборвали свою напущенную веселость и, надвинув шляпы па глаза, успокоились. Более строптивым, насколько мне помнится, оказался „Почем Соль». Для безошибочности будем называть „строптивого» „Почем Кишмиш». Располагая длинными мандатами от правительственных учреждений, он размахивал ими перед моими глазами и шумно кричал, что он важная персона, что он никак не может позволить, чтобы его задержали „какие-то агенты ВЧК». У меня произошел с ним такой любопытный разговор.

— Ваши документы?
— А вы кто такой?
— Я— представитель ВЧК и имею право задерживать всех тех, кто перешагнет за порог этой квартиры.
— Я хочу посмотреть ваши полномочия.
— Пожалуйста.

Я протянул ему ордер за подписью того, кого уже нет, но от чьего имени трепетали капиталисты всего мира и все враги трудящихся.        /

— Ко мне это не относится, — заявил „Почем Кишмиш»: —Я ответственный работник, меня задерживать никто не может, и всякий, кто это сделает, будет за это сурово отвечать.— Буду ли я отвечать, потом посмотрим, а сейчас вы задержаны. Прошу дать мне ваши документы.
— Не дам!!! Вы что тут делаете!? Зачем сюда попали?!
— Зачем я сюда попал, это вполне ясно. Но вот зачем вы сюда попали, этого я никак в толк не возьму. А документы все-таки отдать придется.
— Послушайте, на сколько времени вы намерены меня задержать? —спросил он.
А на сколько понадобится.
— Т.-е. что вы этим хотите сказать?
— Я хочу сказать, что вы не уйдете отсюда раньше, чем это позволят обстоятельства.
— Меня внизу ждет правительственная машина, вы должны мне разрешить ее отпустить в гараж».
— Не беспокойтесь, мы об этом заранее знали, — сказал я.—На вашей машине уже поехали наши товарищи в ВЧК, с извещением о вашем задержании. Они, кстати, и машину поставят. в: гараж ВЧК, чтобы на ней не разъезжали те, кому она не предназначена.
— Но ведь это невозможно!
— Возможно или нет, по это так, и вам отсюда до ВЧК придется вместе с вашими друзьями отправиться уже в нашем вечекистском грузовике.
— Тогда разрешите мне позвонить о себе на службу.
— Никакой нужды в этом нет, на службе уже знают о ваших подвигах.

„Почем Кишмиш“ молча опустился в удобное кресло Зойкиной квартиры.

За этими появились еще и другие посетители Шатовской квартиры. Разинув рот при виде „людей при нагане», многие уже при входе роняли свои караты на пол. Таких приходилось успокаивать и усаживать в мягкие кресла. Разговор между „гостями» не налаживался. Было тягостное молчание. „Гости» явно устали. Их угнетала эта необычайно непривычная для них обстановка. Одна заботливая молоденькая дама особенно хлопотала о своем пожилом кавалере—Вове.

— Вова,—говорила она:—а на чем же . мы тут спать будем?

Вова с несказанной и безысходной тоской в глазах посмотрел вокруг себя и сказал: „Спать — то мы, душенька, будем не здесь, а в ВЧК«.

Это замечание его вызвало улыбку на устах у одних и неописанную жуть на лицах других…

Зойкина квартира
В „салоне» Шатовой. Хозяйка ждет «гостей»

Внутренняя тюрьма ВЧК. Просторное и светлое помещение. На кроватях, рядом со спекулянтами, валютчиками и гостями Зойки Шатовой, лежат — Есенин, Мариенгоф и другие герои его «Романа без вранья». Настроение у всех подавленное. Особенно это заметно на дамах.

Надо было сфотографировать всю группу Зойкиной квартиры. Съемка происходила во дворе. Есенин и Анатолий Мариенгоф, не желая быть снятыми на одном снимке с „гостями» Зойки Шатовой, пытались уклониться от заснятия. Они надвигали шляпы на глаза и т. д. Когда им было объяснено, что такого рода противодействие ни к чему не приведет, они согласились. Фотограф быстро снял группу. Снимок вышел удачный.

На прощание я порекомендовал Есенину в присутствии Мариенгофа написать что- ни будь об этом их приключении, но только правдиво.

Не знаю, написал ли что-нибудь об этом происшествии сам Есенин, но Анатолий Мариенгоф в своем «Романе без вранья» описал этот случай не вполне правдиво, проскочив мимо этого щекотливого происшествия.

Издательство „Прибой» в предисловии к роману Мариенгофа говорит, что эта книга „прочтется с большим интересом и не без пользы: тех, кого мы знаем, как художников, мы увидим с той их стороны, с которой меньше всего знаем, а это имеет значение для более правильной оценки их».

Сообщенные нами детали, можно надеяться, помогут этой „более правильной оценке». Надо сказать, что у Есенина и Мариенгофа было не мало еще и других аналогичных „шалостей». Общественные слои, где вертелась русская литературная богема и откуда она исходила, не могла родить других людей. Буржуазную сущность представителей литературной богемы ярко выражают всё эти „Почем Соль», „Левка — кишмишный и урючный инженер» и т. п. Это—дети того общества, которое было разгромлено в нашей стране около 12 лет тому назад.

Издательство „Прибой“ считает, что „Роман без вранья»— представляет собой очень интересный и „правдивый человеческий документ».

Этот документ и его правдивость, однако, требует правильной классовой оценки.

PS. Автор книги «Анатолий Мариенгоф: первый денди Страны Советов» Олег Данилов заметил в комментариях в VK что я изобретаю велосипед. Соглашусь. Открыл всё заново. Рекомендую его замечательную книгу.

 

 

Алексей Орлов

Краевед, москвовед, эскурсовод и немного философ